Legs open: eyes crossed, pressing on the nerve. We all like that, we all like that.
мир ловил их, но не поймал…Она – дитя полусонных улиц, старинных книжек и резких фраз.
Упрямо любит ночное небо – и года два, как не любит джаз.
Забыты догмы, близки созвездья, далёк от нормы её уют.
Пусть где-то слева осталась рана - но то пустое, её зашьют.
Он глушит водкой тоску. Усталость бездомной кошкой скребётся в дом.
Когда-то мир он ловил в капканы, швырял под ноги, вязал узлом.
Теперь вокруг карнавальный праздник, но это рио - чужой банкет.
И к цифре «сорок» несёт машина – к звезде?/ к оврагу?/ к себе?/ в кювет?../
Что будет завтра?.. Пока неважно. Дыши спокойно, не плачь. молчи.
La dolce vita полна сюрпризов, пока горит фитилёк свечи…
…С усмешкой смотрит их южный город, как ей в ладони летят слова.
Послушай, солнце, пора привыкнуть, что жизнь обычна, а смерть черства.
amadeus, etc...…не плачь, не плачь... слова взрывают день,
как вспоротая вена, ранит слово.
ты улыбнёшься (мудро… бестолково…),
легко шагнёшь на новую ступень.
лети, лети – летально крылья жечь.
пока часы двенадцать не пробили,
такая жесть! – забыть глухие штили
такое счастье! – слышать чью-то речь.
тебе приснится кроличья нора,
песчаные карьеры генералов,
и msk в сумятице вокзалов,
и хмурый Питер – пулей у виска.
вяжи, вяжи из нежности узлы.
нанизывай, как бисер, чьё-то слово.
и амадей откликнется смычково:
здесь невозможно выжить без любви.
И кто-то тебя костерит, ругает, полощет имя...И кто-то тебя костерит, ругает, полощет имя, как простыню.
А ты, надменно ведя бровями, ни в грош не ставишь всю их грызню.
Смешливо смотришь на лица-маски: опять, скрываясь, кого-то пнёт?
Тебе их жалко - у них есть жало, вот только осы не носят мёд.
С тобою – утро, корицы привкус, горчащий кофе и тёплый взгляд
Ты засмотрелась опять на небо, в котором рифмы, смеясь, шалят.
Добавишь в кофе щепотку соли, добавишь в будни глоток шабли…
Пусть мир – как книга, где на страницах – излом сюжетов картин Дали –
Ты в Зазеркалье, и хрупок воздух, но кто-то держит твою ладонь.
И кто-то рядом, и всё надёжно: свеча не гаснет, горит огонь.
Взрывает время мосты и стены - и чью-то глупость развеет в прах.
Ты замираешь в Его ладонях, и бьётся сердце в Его руках.
Больнее белого листа...Больнее белого листа
И снисходительной улыбки
Хлестнут внезапные слова...
Мои шлагбаумы так хлипки,
Мои границы – из ветров,
Но стены карточного дома
Вместили нежность всех миров,
Что, как былинка, невесома.
Подкинь на счастье медяков.
Не надо правильных уроков.
...Мой быт до смеха бестолков,
Моя зима не знает сроков.
Сто лет одиночестваОсенние листья летят вместо писем в Макондо.
Сто лет одиночества. В двери лишь ветер стучится.
Наивная память о прошлом твердит сумасбродно,
Но ты понимаешь: уже ничего не случится.
Уже ничего, ничего, ничего не поможет:
Ни в книге закладка на самой любимой странице,
Ни капли дождя, что ознобом ударят по коже,
Ни чьи-то шаги по скрипящей от мук половице.
И будет свеча догорать в одиночестве тусклом,
Ты в зеркало бросишь усталое тихое «prosit!»,
Свернётся калачиком, выгорит прошлое углем,
А та, что любила, стихи свои [в небо] забросит.
mein liеberУходит эпоха, mein liеber, уходит неслышно эпоха,
Ломаются судьбы, и в мареве лета осталась лишь кроха
Того, что цепляло, держало, стирало границы
И в руку ложилось пером пролетевшей жар-птицы.
Уходит эпоха, mein liеber, но ты остаёшься со мною.
Как глупо мы колкие дни разбавляли войною,
Сжигали мосты и листали разлук неизбежность,
На краешке лета теряя последнюю нежность.
Mein liеber,my darling, мой свет в запотевшем оконце,
Взгляни: слишком мало любви и надежды – на донце.
Кончается лето, уходит эпоха – легко, по-английски,
А мы остаёмся.
…Без солнца и прав переписки.
по краюТолько небу ясно, во что мы влезли,
Забывая к чёрту обет злословья.
Мы идём упрямо по краю лезвий,
От падений вниз открестясь (любовью?)
Эта фишка, дарлинг, для самых дерзких,
Кто корону утром легко примерит.
Тем, кто ныне/присно остался в детстве, -
Бог ключи от рая, вздохнув, доверит.
Мы судьбу ломали (горбушкой хлеба).
Остывала нежность - на дне бокала.
Ироничным взглядом бродяги-Хэма
Провожали вечность, что баловала.
Присягни на краешке этих строчек,
Что меня запомнишь [sicut te ipsum].
И когда наш Бог набросает точек,
Посчитай всё это… смешным капризом)
"Vale et me ama..." (ЯС)Руки сплетались,
Нервно дрожали слова...
Мы говорили,
Скрыть не пытаясь:
Главное в жизни - игра
в выбранном стиле.
Остановись. Отпусти.
Пусть дремлет тайна
острым осколком в сети:
"Vale. me ama".
Я целую это небоЯ целую это небо, где живут стихи и птицы,
Перламутром, ясным светом там пропитан горизонт.
Соберу в ладони рифмы с терпким привкусом корицы
И затею в своей жизни сумасбродный блиц-ремонт.
В ритме джаза, с вкусом блюза, изумрудного оттенка
Будет новый дом; а окна - чудной музыкой полны.
И об острые осколки не поранится коленка,
Даже если мои гости будут чуточку хмельны)))
Буду замшей и велюром, буду мягкою травою
Расстилаться-растворяться-притворяться второпях,
Чтоб к тебе прильнуть щекою,
И не бабою-ягою,
Не царевной-несмеяной, –
Маргаритой/ведьмой/сказкой /чьей-то музыкою стать.
Так лови меня скорее, в ритме танго, в звуках вальса,
Прикасайся, удивляйся /а наивный – так поверь!/
Слышишь, мальчик, нежный шёпот – не гадай и не печалься,
Только руки/губы/взгляды открывают эту дверь)))
Сочиняя жизньНу и что, дорогая, к чему ты пришла?
Вроде всё хорошо, мир устойчив и ясен.
В голове вместо ветра – простые дела,
И не рушится мир в безрассудном пасьянсе.
Вот как карта легла – на судьбу, на листок,
Где теснились слова и рвались мартобрями.
Этот карточный, полный любви, городок
Смыло с карты земли проливными дождями.
Пожимаешь плечами и держишь лицо.
Осторожно целуешь летящее время...
А оно замыкает судьбу, как кольцо,
Отголосками прошлого раня и грея.
Упрямо любит ночное небо – и года два, как не любит джаз.
Забыты догмы, близки созвездья, далёк от нормы её уют.
Пусть где-то слева осталась рана - но то пустое, её зашьют.
Он глушит водкой тоску. Усталость бездомной кошкой скребётся в дом.
Когда-то мир он ловил в капканы, швырял под ноги, вязал узлом.
Теперь вокруг карнавальный праздник, но это рио - чужой банкет.
И к цифре «сорок» несёт машина – к звезде?/ к оврагу?/ к себе?/ в кювет?../
Что будет завтра?.. Пока неважно. Дыши спокойно, не плачь. молчи.
La dolce vita полна сюрпризов, пока горит фитилёк свечи…
…С усмешкой смотрит их южный город, как ей в ладони летят слова.
Послушай, солнце, пора привыкнуть, что жизнь обычна, а смерть черства.
amadeus, etc...…не плачь, не плачь... слова взрывают день,
как вспоротая вена, ранит слово.
ты улыбнёшься (мудро… бестолково…),
легко шагнёшь на новую ступень.
лети, лети – летально крылья жечь.
пока часы двенадцать не пробили,
такая жесть! – забыть глухие штили
такое счастье! – слышать чью-то речь.
тебе приснится кроличья нора,
песчаные карьеры генералов,
и msk в сумятице вокзалов,
и хмурый Питер – пулей у виска.
вяжи, вяжи из нежности узлы.
нанизывай, как бисер, чьё-то слово.
и амадей откликнется смычково:
здесь невозможно выжить без любви.
И кто-то тебя костерит, ругает, полощет имя...И кто-то тебя костерит, ругает, полощет имя, как простыню.
А ты, надменно ведя бровями, ни в грош не ставишь всю их грызню.
Смешливо смотришь на лица-маски: опять, скрываясь, кого-то пнёт?
Тебе их жалко - у них есть жало, вот только осы не носят мёд.
С тобою – утро, корицы привкус, горчащий кофе и тёплый взгляд
Ты засмотрелась опять на небо, в котором рифмы, смеясь, шалят.
Добавишь в кофе щепотку соли, добавишь в будни глоток шабли…
Пусть мир – как книга, где на страницах – излом сюжетов картин Дали –
Ты в Зазеркалье, и хрупок воздух, но кто-то держит твою ладонь.
И кто-то рядом, и всё надёжно: свеча не гаснет, горит огонь.
Взрывает время мосты и стены - и чью-то глупость развеет в прах.
Ты замираешь в Его ладонях, и бьётся сердце в Его руках.
Больнее белого листа...Больнее белого листа
И снисходительной улыбки
Хлестнут внезапные слова...
Мои шлагбаумы так хлипки,
Мои границы – из ветров,
Но стены карточного дома
Вместили нежность всех миров,
Что, как былинка, невесома.
Подкинь на счастье медяков.
Не надо правильных уроков.
...Мой быт до смеха бестолков,
Моя зима не знает сроков.
Сто лет одиночестваОсенние листья летят вместо писем в Макондо.
Сто лет одиночества. В двери лишь ветер стучится.
Наивная память о прошлом твердит сумасбродно,
Но ты понимаешь: уже ничего не случится.
Уже ничего, ничего, ничего не поможет:
Ни в книге закладка на самой любимой странице,
Ни капли дождя, что ознобом ударят по коже,
Ни чьи-то шаги по скрипящей от мук половице.
И будет свеча догорать в одиночестве тусклом,
Ты в зеркало бросишь усталое тихое «prosit!»,
Свернётся калачиком, выгорит прошлое углем,
А та, что любила, стихи свои [в небо] забросит.
mein liеberУходит эпоха, mein liеber, уходит неслышно эпоха,
Ломаются судьбы, и в мареве лета осталась лишь кроха
Того, что цепляло, держало, стирало границы
И в руку ложилось пером пролетевшей жар-птицы.
Уходит эпоха, mein liеber, но ты остаёшься со мною.
Как глупо мы колкие дни разбавляли войною,
Сжигали мосты и листали разлук неизбежность,
На краешке лета теряя последнюю нежность.
Mein liеber,my darling, мой свет в запотевшем оконце,
Взгляни: слишком мало любви и надежды – на донце.
Кончается лето, уходит эпоха – легко, по-английски,
А мы остаёмся.
…Без солнца и прав переписки.
по краюТолько небу ясно, во что мы влезли,
Забывая к чёрту обет злословья.
Мы идём упрямо по краю лезвий,
От падений вниз открестясь (любовью?)
Эта фишка, дарлинг, для самых дерзких,
Кто корону утром легко примерит.
Тем, кто ныне/присно остался в детстве, -
Бог ключи от рая, вздохнув, доверит.
Мы судьбу ломали (горбушкой хлеба).
Остывала нежность - на дне бокала.
Ироничным взглядом бродяги-Хэма
Провожали вечность, что баловала.
Присягни на краешке этих строчек,
Что меня запомнишь [sicut te ipsum].
И когда наш Бог набросает точек,
Посчитай всё это… смешным капризом)
"Vale et me ama..." (ЯС)Руки сплетались,
Нервно дрожали слова...
Мы говорили,
Скрыть не пытаясь:
Главное в жизни - игра
в выбранном стиле.
Остановись. Отпусти.
Пусть дремлет тайна
острым осколком в сети:
"Vale. me ama".
Я целую это небоЯ целую это небо, где живут стихи и птицы,
Перламутром, ясным светом там пропитан горизонт.
Соберу в ладони рифмы с терпким привкусом корицы
И затею в своей жизни сумасбродный блиц-ремонт.
В ритме джаза, с вкусом блюза, изумрудного оттенка
Будет новый дом; а окна - чудной музыкой полны.
И об острые осколки не поранится коленка,
Даже если мои гости будут чуточку хмельны)))
Буду замшей и велюром, буду мягкою травою
Расстилаться-растворяться-притворяться второпях,
Чтоб к тебе прильнуть щекою,
И не бабою-ягою,
Не царевной-несмеяной, –
Маргаритой/ведьмой/сказкой /чьей-то музыкою стать.
Так лови меня скорее, в ритме танго, в звуках вальса,
Прикасайся, удивляйся /а наивный – так поверь!/
Слышишь, мальчик, нежный шёпот – не гадай и не печалься,
Только руки/губы/взгляды открывают эту дверь)))
Сочиняя жизньНу и что, дорогая, к чему ты пришла?
Вроде всё хорошо, мир устойчив и ясен.
В голове вместо ветра – простые дела,
И не рушится мир в безрассудном пасьянсе.
Вот как карта легла – на судьбу, на листок,
Где теснились слова и рвались мартобрями.
Этот карточный, полный любви, городок
Смыло с карты земли проливными дождями.
Пожимаешь плечами и держишь лицо.
Осторожно целуешь летящее время...
А оно замыкает судьбу, как кольцо,
Отголосками прошлого раня и грея.
@музыка: Машина Времени – Но зато мой друг лучше всех играет блюз
@темы: (с), вдохновение